«Когда Алик был маленький, сто лет тому назад»

Когда за нами закрывается дверь, кажется, будто сырой пронизывающий ветер и шум набережной остались в другой жизни. Это как войти в шкаф, который на самом деле — дверь в Нарнию. И в этом незнакомом сказочном мире нет места суете, повышенным тонам и бессмысленным вещам. Зато в нем есть пальма, которая старше людей, чашки с щербинкой в память о помещике и 96-летний мужчина, который на самом деле до сих пор юный кудрявый озорник. 

— Проходите, пожалуйста. Мама и папа вас ждут.

Волшебный мир начинается в коридоре. В полумраке между большими резными шкафами проступают контуры по крайней мере трех дверей. В одну из них ведет стертая бетонная ступенька со старыми сколами. Мы идем в ту сторону, откуда льется теплый свет. Нас встречает «папа». Он же Аличка, Алёшенька, для нас — Александр Станиславович.

Уже потом по ходу встречи мы удивляемся, как он с первого раза запомнил наши имена. А пока он представляет Пушика. Знакомьтесь, хороший, но с характером. Стального цвета кот с большими красивыми глазами сначала спрячется от незваных гостей, а спустя пару часов намекнет, что пора и честь знать.   

— Нелечка, нас пять человек, вы шестая — чаёк нам потом, хорошо? Потом! Отдыхайте пока, — это Галина Кировна отдает помощнице распоряжения. Она в этой семье — Галочка и мама. 

— Первым начну я. Я настаиваю. Разрешите вас поблагодарить за то, что вы меня очень выручили. — Александр Станиславович говорит про лекарство, которое фонд AdVita купил для него на днях. Этот препарат положен бесплатно от государства, но случился перебой в поставках, а прерывать лечение нельзя. — Вы меня очень выручили. Это жизнь. Это не просто так. Это жизнь. А теперь продолжайте, задавайте вопросы. 

— Аленька, подожди, милый, — Галина Кировна сидит по другую сторону огромного овального стола и легко перехватывает инициативу. — Пусть девочки освоятся. Познакомимся. Я уверена, что они не бог весть как торопятся.  

— Извини, пожалуйста. Тогда введу в курс дела. Мы в пятом поколении питерские. Это насколько я знаю. Наша ветвь идет дальше 1850-х годов. Вот на Волковском кладбище очень большой человек лежит, большой ученый, медик, это мой прадед. 

И мы уже действительно никуда не торопимся и погружаемся в историю семьи, о существовании которой несколько дней назад и не подозревали. На фоне размеренной речи хозяев дома благодаря огромным напольным часам слышно, как никуда не спешит время.  

— Мы переехали сюда в 38-м году, когда мне было 12 лет. Помню, на набережной — тогда не было парапета — стояли лодки. И их хозяева давали нам покататься. За это мы — тогда по Неве сплавляли леса, и много бревен отбивалось, плыло в стороны, — притаскивали эти бревна, мзду как бы платили. Ой, и безобразничали мы на воде мальчишками! Это летом. А зимой на льдинах катались, палками отпихивались. Льдина из-под нас уходит в воду, мы — ха-ха-ха!

И А.С. смеется вместе с собой 12-летним, озорно блестят его живые глаза. Как водится, разговор то течет, то прыгает. Что-то наталкивает на воспоминание о театрах. 

— А.С. как ветерана войны часто приглашают в театры, на концерты, — объясняет Галина Кировна. — А вместо меня — сопровождающий, мне уже ноги не позволяют ходить. А раньше мы регулярно в театр ходили, пока работали активно. Мы ведь до 80-ти лет работали. Сейчас мне 95. 
— А чего ты год прибавила?
— Ну, в феврале-то будет уже 95.
— Тебе лишнее пирожное не дадут за это. Тебе 94, успокойся.

 Галина Кировна — преподаватель французского. Когда она была на пятом курсе Института иностранных языков, на одном из вечеров в Таврическом дворце ее пригласил танцевать незнакомый красавец.

— Он пришел с кокардой здесь.
— В галошах.
— Да. Это февраль был? Нет, в феврале он мне уже подарок сделал. Альбом красивый со стихами собственного сочинения. Не помнишь? Галочка, в день рождения очень кстати подарить тебе я рад много всякой благодати, много сладостных…
— … отрад.
— У меня было красное шерстяное платье. Тут красный бархатный бант. И рукава были все в складочку. Блондинка. Пепельные волосы. А он — Сашенька, покажи папину фотографию. Слева, слева, вот-вот-вот. 

Сын А.С. Александр Александрович, он же Сашенька, он же «сынок», достает со шкафа снимок 50-х годов. В рамке с выпуклым стеклом. 

— Вот это как раз то, что он был. Почему он на меня произвел впечатление? Потому что все мои подружки сказали — красивый. Он пригласил меня на вальс. И больше мы с ним не расставались. А в апреле он сказал: я в ЗАГСе очередь занял давно, завтра мы идем с тобой расписываться. Вот так. Он на два года меня старше. И потом, блокаду переживши, они же на 10 лет старше всех были, мальчики. Они все были взрослые. Я о нем, о его блокаде могу рассказывать лучше, чем он, потому что мне рассказывали еще его родители, как это все было. 

И мы окунаемся в воспоминания о блокаде. 

— Деревянный дом вот тут во дворе разбомбило, и я всю первую зиму брал оттуда бревна на дрова. Колол. У нас тут, на ступеньке, — А.С. машет рукой куда-то в сторону коридора, — может, видели при входе — на ней следы. А жили мы так: все комнаты закрыли, окна забили фанерой, в кухне отгородили комнатку 9 метров. И в этой маленькой комнате мы всю блокаду жили при коптилке.

Школу, в которой учился А.С., приспособили под госпиталь, и он поступил в авиационный техникум. А.С. вспоминает, а мы — как вспышки диапозитива в собственном воображении — видим: сбор хряпы (верхних листьев капусты) на морозном поле на Ржевке; бумажные обрывки и пепел по улицам от сжигаемых в учреждениях документов; погоня за девочкой-подростком — А.С. отправляли ловить диверсантов, которыми часто за плитку шоколада становились его ровесники; пустой до гулкости Невский проспект; в столовой — две ложки чечевицы и чайная ложка конопляного масла.

— Мы учились на Майорова (сейчас Вознесенский проспект). Я туда с Петроградской стороны пешком ходил. Много было народу сначала, человек 300. Потом начали все потихоньку помирать, некоторые прям на занятиях. И в конце концов пришло шесть человек на занятия. И нас еще на окопы посылали, а потом я вошел в отряд самообороны дома. Конечно, было очень тяжело. И состояние такое, что убьют — не важно, лишь бы поесть. Все разговоры, особенно, в первую зиму, как бы ни начинались, все кончались едой.

Незаметно для всех тема разговора поворачивает, и мы уже знаем о дяде А.С., который окончил Пажеский корпус и был кавалером отменных манер. И вот мы обсуждаем пороки общества, моральные принципы, что такое хорошо и что такое плохо. Кажется, в этой семье умеют разговаривать.

— Нам 75 лет — сколько мы женаты, — подсчитывает Галина Кировна. — В Америке это называется «семейная проблема круглого стола». Вот она у нас 100%. Мы после работы приходили, садились сюда, сын тут сидел, я тут, муж тут. И никогда из-за стола не уходили. Нам никогда не надоедает с ним говорить. Ни-ко-гда.

После войны, во время которой А.С. строил катерные тральщики и очищал от мин Балтийское море, он пошел в Ленинградский кораблестроительный институт. У него была мечта — построить корабль, которые мог бы легко уходить от авиационных ударов. И он изобрел двигатель, способный сделать суда очень маневренными. 

— У меня две жены оказались. Первая настоящая. А вторая — работа.

А.С. после института работал на Заводе №5 (сейчас судостроительная фирма «Алмаз»), а затем 40 лет — в Институте передовой технологии судостроения. Его заслуги — сплошные технические термины про что-то глобальное. Хотя А.С. перечисляет это как рутину: разрабатывал методы постройки судов, модернизировал профильные заводы, занимался монтажом атомных паропроизводящих установок на подводных лодках. Из последнего — платформы для добычи нефти и газа построены, доставлены и установлены на месторождениях по методам, разработанным А.С. 

— Я по долгу службы много чего исколесил. Вторая родина — Северодвинск, монтировал атомные подводные лодки 12 лет. У «Арктики» на полгода сократил цикл постройки.

— Он родоначальник метода, когда корабль строится не весь сразу, — экспертно добавляет Галина Кировна.

— Трусил ужасно, — эмоционально продолжает заслуженный ветеран труда Института передовой технологии судостроения. — Что такое ледокол? Ледокол — это 2000 помещений, комнат, кают, больших маленьких. Пока делают низ, надо делать верх. А потом этот верх положить на низ. Вот мы так и сделали. Но оказалось, что расчет корабля на изгиб на волне есть, а надстройку поднять — никто не знает, как считать. Как она продеформируется. На меня начальник ЦКБ орал: я тебе официально заявляю, не как начальник ЦКБ, как главный конструктор, что моя надстройка развалится, если ты начнешь поднимать. Но мы с директором завода взяли и пошли на это дело. Я директору говорю: мне надо четыре часа на кране подержать, посмотреть датчики. — Ты что, с ума сошел? Если она навернется? В общем, пришлось думать, сделать по-деревенски. Натянул струны, сделал свинцовые проволочки. И когда она прогнулась, проволочку отогнул. Тоже изобретение получилось. Создали целую методику, ту, которую никто в мире не делал. Восемь изобретений есть. Две золотые медали: за «Арктику» и за «Петр Великий».

— Вы представляете, надо чтобы миллиметры совпадали. Я-то представляю, потому что он переживал.

— А чего я ночи-то не спал! Никому не говорил. Вот надстройка. Большой дом такой. 80 м длиной, 30 метров шириной. Его надо разрезать. Мы собираем т.н. гребенки: так секция и так секция, и много-много маленьких планочек приваривается. Кромки эти стыкуются. Собрали первый блок, 500-тонный, потом два по 400 тонн — все на гребенки. Все это сварка, все это тонкое. Все это «бумага». И вот вы представляете: думаю, что же будет, если гребенки обрезать и все это дело прыгнет? Какой срок я получу? Оказалось, ничего не прыгнуло.

Мы выдыхаем, как будто сами ночи не спали из-за секций, гребенок и 500-тонных блоков надстройки ледокола. Галина Кировна тихонько на ухо делится сокровенным:

— Вот он говорит: у него две жены. Нет. В советское время вы не представляете, работа была у таких мужчин первой. — И уже громко, обращаясь к мужу. — Аленька, ну скажи, что ты машину водишь до сих пор! 
— С Сашиного дня рождения. Я в Северодвинске получал права: «езда по деревянным настилам и разъезд гужевым транспортом».
— Это с 55-56-го еще. До сих пор. Еще на десять лет имеет право.
— Галя, а где Катина чашка? — А.С. молниеносно переходит к разговору о чае, не дав нам даже прибавить десять к девяноста шести. 
— Да, господи, 20 чашек у нас! У А.С. есть с щербинкой, долго с ней не расставался. Тоже история. Они отдыхали под Лугой, когда Алик был маленький, сто лет тому назад. Захотели молока, зашли в крестьянскую семью. А там им дали молоко в таких чашках, они им от господ достались. Анна Владимировна, мама, посмотрела и говорит: какие чашки хорошие. — Да какие чашки! Маленькие. Нам бы кружки. — Они поехали в Лугу, купили им кружки. А те дали им шесть чашек с блюдцами. 

И начавшийся было процесс накрывания стола к чаю снова перебивается разговорами, которые не хочется останавливать. Галина Кировна уютно утроилась в кресле, окруженная историей. Тут высится пальма, которая старше сына. За ее — спиной громадина рояля, густо уставленного сувенирами, снимками разных лет. Этот рояль — подарок родителям А.С. на день их свадьбы. 

— Рояль для меня была жуткая вещь! Меня заставляли по четыре часа гаммы играть. Это до войны было дело, нанимали преподавательницу. Она мучилась, я мучился. Потом уже, в войну, было: меня ранило, я лежу, поднял руку — здесь все это до костей, висит, кровь течет, кровище. И только одна мысль у меня проскочила: слава богу, никогда больше не буду играть на рояле. Ну, дурачок. А сейчас хочется. 

— Рояль пережил блокаду, представляете! — Галина Кировна ненадолго возвращает нас в холод. — А.С. говорит, что все время думали про еду. Думали, а как же. Но как-то уже второй половине им первый раз дали мясо, в магазине кусочек, угол Невского и Гоголя. И Анна Владимировна принесла домой и сказала: ну, теперь мы будем жить. 

— До блокады у нас кот был, тоже Пушок. Мы решили, что нам не прокормить его. Отнесли в столовую какую-то: там, может, выживет на крошках. На следующий день уже не было. А этого кота назвали в честь того — Пушком. А по документам он вообще-то Маркиз. 

Секрет своенравия Пушка разгадан! И тут же мы узнаем, что у него в этой семье тоже есть история. История о том, как несколько лет назад в отвратительный промозглый ноябрьский день А.С. поехал на Калининский рынок за попугаем. У одного из продавцов из-за пазухи торчала рожица котенка, за которого хозяин попросил заоблачную сумму. Последовал долгий торг, и через несколько часов два замерзших и уставших мужчины — бывший и новоиспеченный хозяева — привезли котенка в новый дом. 

— Мы его очень любим. Ласку не очень проявляет, но не злобный кот. В настоящее время это для А.С. — Сашенька, не слушай, — обращается к сыну, — его ребенок. В нашем возрасте утром при его заболевании он очень хочет спать. Но стоит Пушику мяу, мяу, встает и кормит.  А.С., вы знаете, очень добрый человек. 

Когда часы гулко отбивают третий час беседы, а Пушик — для нас, видимо, Маркиз — начинает активно ходить по роялю и перепрыгивать на любимый ломберный столик, Нелечка приносит пирог, и мы переходим на новый уровень беседы. 

— Вы знаете, он в детстве был единственный ребенок. Хорошо одет, избалован. Вот там фотография висит — ребеночек с кудрями. Представляете, такой шел по улице? Ну, чуть постарше. И петропавловские ребята — тогда в крепости еще жили — могли побить. Деньги отберут, побьют, он идет домой плачет, с синяками. На встречу ему команда с Мытнинской набережной: Алька, кто тебя?

—  Наши сидели с гитарами, увидели — покажи, кто тебя обидел. Пошли. У тех карманы вычистили. Пошел домой.
— А в школе как вы хулиганили! 
— Ну как. В школе был ремонт, и висела люлька. И первоклассник — мы в седьмом классе были — говорит: ребята, покатайте меня. Мы покатали: подняли перед окном директора и привязали. И пошли на занятия. Она на него орет: слезай! — А.С. хохочет от всей души. — А на счет свиньи еще было. По-моему, меня со Слуцким выгнали с урока. За хорошие дела. А мы взяли — у дворника была свинья — свинью, загнали ее в кабинет директорши и закрыли на замок. За что был выгнан на две недели из школы. Дома же не скажешь, что тебя выгнали из школы. А сволочь-нянька приходит: почему ваш сын в школу не ходит? Вот тут была порка настоящая.  
— Родителям про свинью рассказал?
— Из скромности умолчал. 

Такого А.С. мы себе представить не можем. Свинью — в кабинет директора! А в другой раз — спички на трамвайную линию. А когда во время Финской войны нашел и подложил под трамвай патрон, дело дошло до милиции. 

— А потом родители во Дворец пионеров его пристроили. 

Но вы не подумайте, что там он исправился! Однажды по дороге на кружок А.С. потерял галошу. И снова «из скромности умолчал» и долго ездил на трамвайном буфере, чтобы не платить и в конце концов купить эту галошу на сэкономленные деньги. 

— Да, со странностями был парень, — смеется сам над собой.

— А еще, девочки, мы уже женаты были, он вот как выступал. Мы, например, вечером поссорились. На следующий день я все равно завтрак всегда давала. Но духи, которые новые выходили в те времена, мне всегда были обеспечены. Но если мы утром ссорились, то он вот что делал: вместо того, чтобы обедать дома, шел в ресторан, дорого обедал. И в бюджете это было очень заметно. А еще был у него способ. Потом, чтобы он был хозяин положения, идем в Мариинский театр. Два билета. Билеты лежат здесь. Он бреется, торопится. Я говорю: Алёшенька, я беру свой билет, на 31 трамвай, холодно, полчаса еду на 31 трамвае, к Мариинскому театру тогда шел. Подъезжаю к театру. Подходит такси — вылезает: Галочка, пошли! И это все из семейного бюджета. Вот так мы ссорились. 
— Нелечка, давайте нам чаек! 

Огромный овальный стол, ломберный столик с зеленым сукном, кресла, портреты на стенах, огромные напольные часы, спорящие по размеру с роялем и резным шкафом, высокие окна — каждый сантиметр дома наполнен историей. Каждое слово, сказанное в этом доме, наполнено любовью к жизни.

Мы заглянули в эту Нарнию на часик, чтобы не утомить хозяев разговорами. А вынырнули почти через четыре часа усилием воли, чтобы успеть сделать неотложные дела. Хотя теперь, выходя в промозглый и шумный город, уже не были уверены, что они так уж и неотложны. 

Мы — это сотрудники фонда AdVita Катя и Ира. Когда в фонд обратился сын А.С. с коротким объяснением про болезнь папы, мы почувствовали, что не можем не познакомиться лично. И напросились в гости. 

Мы в фонде часто пишем про подопечных, берем у них интервью и так знакомим вас с теми, кому вы помогаете. Это и семьи с младенцами, и мужчины, и женщины, и люди, которые знакомились с будущими женами на балу в Таврическом дворце. За каждой историей — человек. За каждой историей – жизнь. В истории А.С. так много жизни, и его семья этим так щедро делится, что теперь мы сами несем это ощущение, стараясь не расплескать. И передаем его вам — берите, если нужно. И давайте просто попьем с любимыми чаю.

Записала Ирина Лобань. Фото Екатерины Буксиной.